Около 582 г., когда будущий папа Григорий I был апокрисиарием в Константинополе и представлял Римского понтифика при императорском дворе, он вступил в «долгий спор» о реальности плоти воскресших тел с Константинопольским патриархом Евтихием.Поводом для спора Григория и Евтихия послужила книга патриарха о воскресении, в которой, по словам самого Григория и его биографа Иоанна Диакона, Евтихий утверждал, что прославленные по воскресении тела будут «неосязаемыми, тоньше ветра и воздуха», т. е., как полагал Григорий, фактически отрицал воскресение мертвых. Их современник, монофизит Иоанн Эфесский в «Церковной истории» тоже заявляет о том, что Евтихий ревностно и публично отвергал воскресение во плоти, а вернее, учил, что взамен прежних будут созданы другие, лучшие тела
Эсхатологию принято рассматривать как одну из главных и неотъемлемых тем средневековой мистики. Однако не любая мистика эсхатологична, даже если это мистика христианская. Более того, в случае Экхарта можно говорить о том, что его мистика потому и лишена эсхатологической заострённости, что она подчеркнуто христианская, точнее, христоцентричная. Она предпочитает говорить не о последних временах, но о настоящем, спрессованном до решающего и сокровенного мига «здесь и теперь», в котором является Бог и открывается вечность. Центр разворачивающейся драмы переносится из истории в интимные глубины человеческой души, и индивид превращается в главное и единственное пространство спасения.
Ожидания Судного Дня, грядущего как тать в ночи, пронизывают всё Средневековье, отбрасывая свою тень на искусство и культуру этой эпохи, придавая ей неповторимый колорит, порою светлый, а порой зловещий, где слиты воедино ожидание, надежда и страх. Европа с замиранием переживала 1000 год, когда люди готовы были услышать трубы архангелов с небес и узреть наяву пришествие Сына Человеческого. Россия в страхе ждёт года 7000 (1492). И всё же, несмотря на новые рассветы и закаты, несмотря на утверждение учёных богословов о том, что человеку не дано знать и высчитать день Суда Божия, эсхатологические ожидания никогда полностью не исчезали в Средние века, но лишь затухали до тех пор, пока новые грозные события или новая пугающая дата не заставляла людей вновь с трепетом взирать на небо, предсказывая скорейшее завершение истории.
Человеческий космос сегодня наделен сюжетным разнообразием и обременен эклектикой персонажей. Текущая проблематика – скорее гордиев узел идеалов, интересов, целей многоликих субъектов, проецирующих силу и волю в конъюнктурных сочетаниях, нежели арена конфронтации традиционных «великих держав». Мы движемся к новой концепции мира. Анализ возникающих подвижных и многофакторных ситуаций все чаще нуждается в методологических изысках теории сложных систем, оперирующей такими понятиями, как самоорганизующаяся критичность, динамический хаос, странные аттракторы, и другими, как выразилась бы Алиса, «чудесатыми зябликами».
Мироустройство, сложившееся в эпоху Модернити, существенно меняется. Глобализация – это не только новая пространственная логика цивилизации, но также универсальный исход из прежней драматургии жизни и перемен. Борьба идет не за географические территории, но за новые земли истории, за дополненную будущим и умноженную высокотехнологичной мускулатурой реальность, где актуальность конкурирует с современностью. Трансформируется сеть мировых центров и коммуникаций, мутируют системы глобального и национального управления, перераспределяются и делегируются суверенитеты. Расширяется номенклатура влиятельныхполиторганизмов, возникают экзотичные, слабосвязанные с прошлым акторы, объекты и стратегии. Появляются приметы обширной и глубокой реконструкции политикума, проявляется результативнаясубъектность играющих по своим правилам слабо-формализованных персонажей.
Цивилизация переживает кризис перехода (riteofpassage), испытывая социокультурный шок, который стимулируется двумя факторами, следствиями tourdeforce цивилизации: реальностью глобального массового общества, получившего доступ к достижениям современности, а также революцией элит как класса и как личностей.И еще – футуристическим порывом самореализации, питающим очередные, забрезжившие на горизонте утопии. Рынок версий будущего, конструкторские бюро его проектов предлагают сюжеты, сценарии, маршруты, оперируя фактами, расчетами и предположениями, однако содержание перманентно обновляемого транзита шире мозаики текущих представлений.
