Наследие Льва Александровича Тихомирова (1852-1923), теоретика террористической партии «Народная Воля», затем покаявшегося перед царем и ставшего крупнейшим и по сей день идеологом самодержавия, оригинальным толкователем Апокалипсиса, в последнее время все более привлекает внимание отечественных исследователей.
В чем причина такого бурного интереса к личности покаявшегося цареубийцы именно в наше время?
Эсхатология является неотъемлемой тональностью симфонии русской культуры последней трети XIX века. Место Константина Леонтьева (1831-1891) в кругу русских мыслителей, чьё творческое акме выпадает на этот период, совершенное особое. Эсхатологичность мышления значительно отличает К.Н.Леонтьева, с одной стороны, от славянофилов, почвенников, большинства персонажей русской светской культуры XIX века, с другой - предуготовляет появление самобытных футуро-эсхатологических дискурсов Вл.Соловьёва, В.Розанова, мыслителей русского религиозного возрождения ХХ века.
Редкий автор из пишущих о Соловьеве не упомянет о соловьевском эсхатологизме, о прозрении философом приближающегося конца истории и т.д. – словесное оформление подобных замечаний и утверждений может меняться в известных нешироких пределах. Многие исследователи осознавали и выявляли структурирующую функцию эсхатологии для всей философии Владимира Соловьева и более того – видели в ней определяющую черту его мировоззрения и его личности в целом.
Человеческий космос сегодня наделен сюжетным разнообразием и обременен эклектикой персонажей. Текущая проблематика – скорее гордиев узел идеалов, интересов, целей многоликих субъектов, проецирующих силу и волю в конъюнктурных сочетаниях, нежели арена конфронтации традиционных «великих держав». Мы движемся к новой концепции мира. Анализ возникающих подвижных и многофакторных ситуаций все чаще нуждается в методологических изысках теории сложных систем, оперирующей такими понятиями, как самоорганизующаяся критичность, динамический хаос, странные аттракторы, и другими, как выразилась бы Алиса, «чудесатыми зябликами».
Мироустройство, сложившееся в эпоху Модернити, существенно меняется. Глобализация – это не только новая пространственная логика цивилизации, но также универсальный исход из прежней драматургии жизни и перемен. Борьба идет не за географические территории, но за новые земли истории, за дополненную будущим и умноженную высокотехнологичной мускулатурой реальность, где актуальность конкурирует с современностью. Трансформируется сеть мировых центров и коммуникаций, мутируют системы глобального и национального управления, перераспределяются и делегируются суверенитеты. Расширяется номенклатура влиятельныхполиторганизмов, возникают экзотичные, слабосвязанные с прошлым акторы, объекты и стратегии. Появляются приметы обширной и глубокой реконструкции политикума, проявляется результативнаясубъектность играющих по своим правилам слабо-формализованных персонажей.
Цивилизация переживает кризис перехода (riteofpassage), испытывая социокультурный шок, который стимулируется двумя факторами, следствиями tourdeforce цивилизации: реальностью глобального массового общества, получившего доступ к достижениям современности, а также революцией элит как класса и как личностей.И еще – футуристическим порывом самореализации, питающим очередные, забрезжившие на горизонте утопии. Рынок версий будущего, конструкторские бюро его проектов предлагают сюжеты, сценарии, маршруты, оперируя фактами, расчетами и предположениями, однако содержание перманентно обновляемого транзита шире мозаики текущих представлений.
