Институт выборов возродился в нашей стране в период «перестройки». До этого формально процедура голосования существовала, но в условиях доминирования в стране одной партии не соблюдался главный принцип выборов – соревновательность. Поэтому выборы в СССР доперестроечного периода носили характер плебисцита – народ как бы подтверждал право руководящей партии и ее представителей осуществлять власть. Оставим в стороне вопрос о том, насколько честно проводились советские выборы. Это предмет исследования для историков. Но поговорка «неважно как голосуют, а важно как считают» возникла явно не на пустом месте.

            Ситуация изменилась во время «перестройки». Советские люди впервые за многие десятилетия получили возможность выбирать из целого ряда альтернатив. Выборы народных депутатов, выборы президента РСФСР положили начало новой эре в российской истории. Граждане страны стали избирателями, начали формироваться новые политические партии и движения, население страны стали именовать «электоратом». В свою очередь «электорат» стал дробиться на различные сегменты, для каждого из которых были характерны свои особенности электорального поведения, ментальности, социодемографические характеристики и т.д.

Начиная примерно с 1996 года тема фальсификации итогов выборов в России тенью следует за предвыборными кампаниями всех уровней. Каждый практически участвовавший в проведении избирательных кампаний тех лет политтехнолог подтвердит, что «поправка на избирком» имела место быть и всегда держалась в уме, и работа с избиркомом быстро стала одним из важнейших направлений в любой избирательной кампании. Тем не менее, как в популярной, так и в научной литературе, поднимавшей эту тему, масштабы фальсификаций сильно преувеличивались, точно так же, как с середины 1990-х годов вошло в моду раздувать до неимоверных величин и демонизировать всесилие «черного пиара». Распространившийся и завоевавший умы «черный» миф о фальсификациях результатов («не важно как голосуют, важно как считают») практически уничтожил родившийся в ходе перестройки «белый» миф о выборах как способе выражения народной воли и важнейшем инструменте влияния избирателей на власть. Уже к концу 1990-х годов политконсультанты отмечали, что «все большее число граждан разочаровывается в представительской демократии и выборах как политическом институте. Часто выборы приводят не к достижению общественного согласия, а к углублению конфронтации»

Современная экономическая теория уделяет большое внимание процессам развития. Теории экономического роста с учетом технологического прогресса, модели отраслевой и организационной трансформации, модели распространения инноваций и многие аналогичные темы привлекают пристальное внимание исследователей. Это вполне закономерно в свете глобальных изменений, произошедших с миром за последние пятьдесят лет. Валовый мировой продукт в ценах 2005 г. вырос с 7,4 трлн. долл. в 1950 г. до 65,6 трлн. долл. в 2005 г., т. е. почти в девять раз (Earth Policy Institute, 2006; CIA World Fact Book, 2007), значительно увеличился товарооборот между регионами мира — доля экспорта в мировом ВВП за пятьдесят лет выросла в два с половиной раза, с 6% до 15% (Vital Signs, 2002).

Одним из наиболее обсуждаемых вопросов современной институциональной теории является роль «институциональных предпринимателей» в процессе создания рынка.  Хотя существует множество свидетельств «институционального предпринимательства» для потребительского рынка и рынка технологий, финансовые рынки по-прежнему рассматриваются как нейтральные по отношению к деятельности институциональных предпринимателей.  Данная статья рассматривает один из наиболее важных рынков финансовых деривативов, рынок кредитных дефолтных свопов (CDS), который появился в середине 1990-х и позднее сыграл значительную роль в начавшемся в 2007 году финансово-экономическом кризисе. Как показывает эта статья, рынок свопов был создан и контролировался несколькими большими финансовыми институтами, которые действовали как единый институциональный предприниматель, задающий стандарты и практику рынка. На рынок также воздействовали неуправляемые «институциональные экстерналии», которые также внесли свой вклад в разворачивание кризиса. В настоящее время лидеры рынка снова координируют усилия по реформированию институтов рынка, чтобы вывести рынок свопов из кризиса.

Факторы, определяющие специфику политических процессов, можно с достаточной степенью условности разделить на институциональные (удовлетворяющие широкому определению институтов, принятому в неоинституциональной теории) и неинституциональные, то есть под это определение не подпадающие. К числу последних принадлежат, например, динамика численности и качества населения, этнокультурные и социокультурные сдвиги, изменения природной среды, динамика эмоциональных состояний общества, и пр.

Судя по серии статей, опубликованных в ОНС, 2008 год оказался не только годом начала мирового экономического кризиса, но и годом активизации приверженцев экономического империализма. Возможно, что это совпадение не случайно. Ведь есть некоторая логика в том, что интеллектуальная активность экономических империалистов возросла в момент, когда кризис бросил мощный вызов экономической мысли.
А поскольку экономический империализм не просто активен, но в своей активности затрагивает вопросы, интересующие политологов, то я, как представитель политологического цеха, считаю необходимым на эту активность отреагировать.

Первичный импульс к написанию этой работы дал вопрос, невольно возникший у меня еще в 1999 году, когда я готовил статью о постдефолтной ситуации в России (Урнов, 1999). Я подумал: почему в Великобритании в 1990 году попытка М. Тэтчер ввести подушный налог спровоцировала мощную вспышку насилия, а в России в 1998 году куда более масштабный удар по доходам – дефолт – не только не вызвал никаких насильственных действий, но, судя по социологическим данным, имел своим результатом снижение желания участвовать в акциях протеста, улучшение настроения и пр.?

Рискну предположить, что в модернизирующихся или уходящих от тоталитаризма обществах освоение различных компонентов мотивации достижений происходит далеко не равномерно и что легче всего осваиваются элементы, не предполагающие длительных культурных трансформаций общества (изменения традиций семейного и школьного воспитания и т.п.).

По миру веет новой экономикой — чем-то, чему пока не найдено твердого названия и что скрыто под малопонятной вывеской. Попробуем разобраться в сути этой экономики: какие человеческие практики, уже сложившиеся или только нарождающиеся, для нее характерны, какие институты и инструменты наиболее перспективны.
Тот уклад жизни, который формирует новая экономика, многими принимается в штыки. Он ассоциируется прежде всего с изъянами массовой культуры, с подчеркиванием разного рода неравенств между людьми и одновременно с повсеместным уравниванием и стиранием индивидуальности бытия в разных уголках планеты. Все это трудно отрицать, в то же время новая экономика несет с собой массу ценного и позитивного, но это если и признают, то считают легковесным и поверхностным — в общем, сходятся во мнении, что плюсы никак не компенсируют минусы. Чтобы принимать те перемены в образе жизни, к которым приводит новая экономика, изучим ее устройство и посмотрим, как она сочетается с этикой.

В своей статье архимандрит Кирилл (Говорун) рассуждает о точках соприкосновения богословия и науки. Какой может быть методология сближения богословия и науки между собой? Может ли принести пользу опыт ранних святых отцов Церкви в решении данной проблемы? Автор предлагает пути решения поднятых в статье проблем.